Постановка «Маленьких трагедий» Пушкина. Предчувствие катастрофы

В замысле и художественном строе этого своеобразного триптиха сказалась характерная для Бенуа метафоричность при воплощении собственных переживаний и тягостных размышлений, порожденных действительностью. Взаимоотношения между личностью и обществом приобретают здесь роковую трактовку — от неминуемой гибели гения, не понятого людьми («Моцарт и Сальери») и размышления о кратковременности жизненного успеха, за которым фатально следуют проклятие и гибель победителя («Каменный гость») до образа богатого и веселящегося, но уже обреченного на смерть города («Пир во время чумы»). В этой «трилогии смерти», своими эстетическими корнями восходящей к графической серии 1907 года «Смерть», отразились тяжелые предчувствия художника близкой агонии современного общества, столь настойчиво высказывавшиеся в его критических статьях, а с началом мировой войны превратившиеся в острое ощущение всеобщей катастрофы, грозящей уничтожением мировой цивилизации. В таком восприятии действительности Бенуа не был одинок — достаточно вспомнить трагедийные символы Рериха («Град обреченный») либо утопические призывы Петрова-Водкина («Богоматерь Умиление Злых Сердец»). Иное дело, что он ищет ответы на вечные и коренные («проклятые») вопросы жизни в созданиях классиков и, прежде всего, не только в графике, но и на сцене,— у Пушкина.

В этом смысле постановка «маленьких трагедий» Пушкина — «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Пир во время чумы» — выглядела творческим манифестом театра, возвращающегося к большой драматургии. Недаром Станиславский подчеркивал принципиальное общественное значение «Пушкинского спектакля», в осуществлении которого участвовал весь руководящий триумвират (1913—1915).

Несмотря на неудачи, Станиславский не отказался от Бенуа

Портрет Всеволода Мейерхольда

Но «Пушкинский спектакль» не имел успеха. И, детально анализируя причины провала, Бенуа принимает решение: «Существует обычай, заставляющий полководца, по плану которого велось сражение, подать в отставку в случае проигрыша битвы.— Это случилось с баталиями «Пушкинского спектакля» и в Москве и в Петербурге. Я «ответственный полководец», и я считаю своим долгом подать в отставку».

Неудача «Пушкинского спектакля», по-видимому, ничуть не поколебала ни веры Станиславского в театральные возможности Бенуа, ни желания совместно работать. Тем более странно, что в историографии МХТ конца 1930-х — 1940-х годов сложилась легенда о жестоких идейно-эстетических противоречиях между театром и Бенуа, завершившихся «разрывом» с художником. Подобная точка зрения проскальзывает и в исследованиях, специально посвященных театрально-декорационному искусству. Для обоснования ее, однако, нет ни фактов, ни архивных документов: то, что известно, свидетельствует лишь о разногласиях и поисках, естественных в сложной. и серьезной творческой работе. Тем более, что во всех спектаклях, о которых речь шла выше, Бенуа неизменно оставался постановщиком (либо сопостановщиком), а Станиславский и Немирович-Данченко избирали себе роль режиссера (или сопостановщика). И, наконец, в течение многих последующих лет Станиславский говорил и писал о художнике не только с уважением, но и с восхищением. Он не раз называл его «гениальным», приводил в пример, сравнивал с самыми выдающимися мастерами сцепы. В частности, с Мейерхольдом: «У Мейерхольда многому можно поучиться. Он великолепно знает и чувствует стиль, его познания в этом отношении огромны. Я знаю лишь одного человека, который может с ним поспорить в этих вопросах, — это Александр Бенуа».

Читайте также...