 |
 |
 |
 |
 |
|
 |
|
|
 |
|
Письма к Владимиру Кеменову
Краткая справка о Владимире Кеменове.
Владимир Семёнович Кеменов (20 мая (2 июня) 1908, Екатеринослав — 14 июня 1988) — советский историк искусства и государственный деятель.
Учился в 1-м МГУ (1928—1930), преподавал в ГИТИСе (1933—1938) и других учебных заведениях в Москве. В 1938—1940 директор Третьяковской галереи. В 1939 вступил в КПСС. В 1940—1948 председатель правления Всесоюзного общества культурной связи с заграницей. В 1939—1953 — ученый секретарь комитета по Сталинским премиям. В 1954—1956 — Заместитель министра культуры СССР. В 1956—1958 постоянный представитель СССР при ЮНЕСКО. С 1960 — заведующий сектором современного зарубежного искусства Института истории искусств. С 1979 вице-президент Академии художеств.
1 — 7 апреля 1959 г.
…Был чрезвычайно рад получить от Вас письмо. Живопись (или театр) я совсем забросил. Только что получил каталог еще одной балетной выставки, странствующей или передвигающейся по северу Америки. Много моих вещей в перечне (без моего разрешения), но в качестве иллюстрации дан лишь крошечный арап из “Петрушки”; Бакст вовсе не представлен среди иллюстраций, зато сколько угодно всякой дикой ерунды. Дожить до такого позора! И никаких впереди просветов. Как людям не надоест такое бездарное гаерство. Пока ничего утешительного не намечается. Так и катимся все ниже и ниже, под знаком дикого мракобесия — в кромешную густоту. Меня это не перестает удручать. И вот Вас здесь нет, в ком бы я нашел отклик и участие!
…Наконец о “всеядности” и т. д. Дело в том, что и мы пропагандировали в “Мире искусства” принцип известной всеядности или всеприятия (от “Джотто до Хогарта”). Но только мы были далеки от того, до чего всеприятие дошло сей час в мировом масштабе. Дело в том, что все же в основе нашего приятия были признак, было требование мастерства. Он должен был доминировать над всяким художественным творчеством; и в нем заключалась его художественность. Всякое же любительство, безграмотность, случайность и проч. и проч. мерзость запустения подвергались осуждению, ошельмованию. И вот этого здесь как будто теперь никто не сознает... Я ужасно боюсь, как бы такая зараза дикого огрубения не проникла и в Россию… Что меня особенно ужасает, это то, что свистопляска грозит самому существованию подлинных художественных памятников и целым музеям. Эти супостаты <…> не оставят своего разрушительного дела на полпути. Они постараются уничтожить всякие следы Прекрасного, да и самой жизни. Чур, чур!! Самое же удивительное — это отсутствие всякого протеста, это поголовное погружение в какое-то смрадное болото…
Париж.