 |
 |
 |
 |
 |
|
 |
|
|
 |
|
Письма к Льву Гринбергу
Краткая справка о Гринберге
Гринберг Леон (Лев) Адольфович (умер в 1980 г.)Ю антиквар, член семьи Золотницких, до 1940 г. в Париже, затем в Нью-Йорке, сотрудник антикварной фирмы «А ля Вьей Руси» («В Старой России»), торговавшей предметами Фаберже.
1 июня 1953 г.
Дорогой Лев Адольфович!
Эрнст сообщил мне о всех Ваших переговорах, касательно издания моих “Мемуаров” в Чеховском издательстве. Очень тронут Вашим дружеским вниманием. Я был бы несказанно рад и утешен, если бы этот мой труд, который я считаю (не без основания) за некий “памятник” той эпохи, в которой я жил и очевидцем которой я был, не пропал бы даром и увидел бы, наконец, свет. Однако на днях я получил от г-жи Lilian Dillon извещение, что если самая затея в принципе принята издательством к исполнению, печатание приходится отложить до получения новых кредитов конце лета”. Столько ждали, подождем еще!
Через посредство одного из моих племянников сейчас ведутся переговоры о том же с английским издателем, но, конечно, мне было бы приятнее, чтоб впервые моя книга была издана на моем родном языке, в оригинале. Какие-то предложения были недавно и с итальянской и с французской стороны, mais tout cela est assez vague. [Но все довольно неопределенно (франц.).]
Я был бы счастлив, если бы Вы нашли свободную минуту мне написать несколько слов — как Вы поживаете, что поделываете и какие шедевры Вам посчастливилось найти за последнее время.
А засим позвольте Вам пожелать всего наилучшего.
Остаюсь душевно Вам преданный
Александр Бенуа
Париж.
4 декабря 1953 г.
Дорогой Лев Адольфович!
Не знаю, как благодарить Вас за все те хлопоты, которые являются следствием Вашего милого предложения мне помочь в деле издания моих “Воспоминаний”. К стыду и к сожалению своему, я вижу, что и в дальнейшем не обойтись без того, чтоб я Вас не беспокоил. Так, например, что касается письма г. Вредену. Вы находите, что было бы желательно, чтоб я написал ему, но беда в том, что я положительно не знаю, что мне ему писать, а с другой стороны, разве не естественнее мне ожидать от Чеховского издательства, теперь, что оно получило мою рукопись, чтоб оно известило меня о том, согласно ли оно предпринять издание моей книги и, в случае утвердительного решения, чтобы оно проявило инициативу относительно заключения со мной соглашения?
Что же касается до II части и ее доставки в Америку, то и это находится в зависимости все от того же решения, издавать ли мои Воспоминания. Как только я бы узнал, что соглашение состоялось, я тотчас распорядился бы об изготовления новой копии моего текста II части, и, как только эта копия была бы готова, я бы выслал ее. Прибавлю еще, что я рассчитывал бы получить (как полагается) вместе с заключенным контрактом и некоторый “аванс”. Это помогло бы мне покрыть расходы, связанные с изготовлением как данной копии, так и копий всего последующего, т. е. III и IV частей. Как я уже говорил Вам, мои финансовые обстоятельства (cela soit dit strictement entre nous [Но это строго между нами (франц.).]) находятся не в слишком благополучном положении и для продолжения работы я нуждаюсь в подкреплении. Из-за отсутствия такового в свое время все это дело переписки (и дальнейшего писания самих воспоминаний) затормозилось до отчаяния...
Смертью милого дорогого Савелия и я и вся моя семья глубоко потрясены! За последние годы я как раз с ним очень сошелся, и вот теперь теряю в нем еще одного ставшего мне близким человека. Пустеет вокруг меня, и чувство одиночества становится все более жутким… Собираюсь выразить Анне Степановне свое соболезнование, однако мне неизвестен их новый адрес. Слышал, что они бросили свою усадьбу и переехали, а куда — не знаю.
Еще раз благодарю Вас, дорогой Лев Адольфович, за все Ваше удивительно милое участие. Мне ужасно совестно Вас так эксплуатировать! Утешаю себя только тем, что книга Воcпоминаний представляется мне неким “памятником” той эпохи, той культуры и той среды, в которых прошла моя жизнь и которых я был с самых ранних лет крайне внимательным и любопытным свидетелем; в некоторых же случаях мне было дано быть и участником их особенно ярких проявлений. Так вот, авось, помощь, которую Вы окажете в “сооружении этого памятника”, сможет доставить Вам известное удовлетворение.
Прошу Вас передать мой искренний привет Вашей супруге. Вам же дружественно пожимаю руку.
Душевно преданный Вам и благодарный
Александр Бенуа
P. S. Завтра же вышлю Вам недостающий конец I части.
Конец декабря 1953 г.
Дорогой Лев Адольфович!
Ах, как глупо. Я уже полторы недели тому назад как послал конец I части Miss Dillon, после того, что получил о том запрос от нее. Это досадно, но я утешаю себя тем, что таким образом я Вам сберег одну лишнюю “хлопоту” (какого рода хлопоты в единственном числе?). Все же Вы меня премного обяжете, если поторопите этих господ! В данное время мне до крайности нужны денежки, и, кроме того, я с каждым днем старею (как странно, как невиданно, — не правда ли?) и мне уж очень хочется увидеть хотя бы начало печатания моей книги! Тем временем я продолжаю усердно переписывать начисто IV часть, а если бы я получил какое-либо подкрепление, я часть его употребил бы на переписку на машинке.
Спасибо за прелестный Greeting. [Поздравление (англ.).] В ответ позволяю себе Вам послать нечто собственного изготовления, а именно одну из иллюстраций к прелестному роману Boylesve'a: Une lecon d'amour dans un parc. [Буалев'а. Урок любви в парке (франц.).] Может быть, читали? Эта виньетка изображает в силуэтах главных действующих лиц повести.
Шлю Baм и Вашей милой супруге наши самые горячие пожелания всего наилучшего на Новый 1954 год. Что же касается Вашего намерения приехать вскоре в Париж, то это меня радует в высокой степени, ибо я надеюсь, что на сей раз я буду иметь случаи Вас чаше видеть у себя, а также — в Вашей резиденции, про которую слышу, что ее обновление ей очень к лицу.
Крепко пожимаю руку и жду.
Совершенно преданный Вам
Александр Бенуа
27 марта 1954 г.
Милый и дорогой Лев Адольфович!
<…> я с самого Вашего отъезда болел осложнившимся гриппом, что, в свою очередь, способствовало тому, чтоб моя личная работа (т. е. переписка набело уже раз переписанной, однако недостаточно четко, рукописи) несколько затормозилась. Теперь эта моя личная работа приходит к концу, ибо я уже на половине III части, а почти вся IV часть не требует новой переписки. Должен откровенно сказать, что у меня от всей этой “тройной бухгалтерии” голова кругом идет, и я буду ух! как счастлив, когда это кончится!!.. И все же я желал бы, чтоб господь дал мне еще несколько лет жизни (и потребные силы), чтоб продвинуть свои мемуары хотя бы до революции. Однако тут я бы принял другую манеру — более сжатую, почти конспективного характера. Только факты, даты, кратчайшие характеристики. Моментами я жалею, что я эту систему не положил в основу своего труда, но ведь тогда, когда я приступил к нему (еще в 1930-х годах), мне казалось, что я все успею сделать, и хотелось, чтоб сделанное отличалось наибольшей полнотой. Тогда же я никак не ожидал, что в нужный момент окажется такой недостаток в издателях (тогда я мог рассчитывать на целых двух русских и на одного верного — английского) и что вследствие этого (и еще много другого) появление на свет моего труда задержится на целых пять или даже восемь лет...
Я надоел Вам всеми этими разглагольствованиями, но они происходят все от той же уверенности, что я в Вас имею дружескую поддержку!
Жду весточек и остаюсь душевно преданный Вам
Александр Бенуа