НАВИГАЦИЯ
`

Поворот к сюжету

Безразличие к сюжету — характерная для нашего времени черта. Часто слышишь, как кто-либо с восторгом описывает то или иное художественное произведение, а если спросить — что восхитившее произведение изображает, то энтузиаст отвечает: “Правда, не знаю, это и неважно”. И такой ответ принимается как нечто совершенно естественное, — до того все привыкли любоваться художественным произведением, его красками и формами, и до того все отвыкли рассматривать его как нечто, обладающее известным содержанием. То как раз, чем подчас автор задавался, над чем он больше всего бился, — то просто оставляется без внимания, а то, что у него явилось само собой, “божией милостью”, а то и просто случайно, — то обсуждается, то восхищает и радует.

И художники сами отвыкли задаваться сюжетом. Такая отвычка получилась главным образом под влиянием импрессионизма и всех проистекших из него учений. Дело дошло даже до того, что творчество некоторых, очень больших мастеров сложилось целиком из более или менее разработанных и удачных этюдов с натуры, а на выставках целые километры вставленных в рамы холстов и целые леса статуй не изображают ничего иного, как случайно выхваченные куски натуры, или же просто какие-либо комбинации пятен и линий. Сюжет в общем был объявлен литературной ересью, “литературщиной”, и горе тому художнику, который все же каким-то сюжетом задавался. Это на общем фоне бессюжетия представлялось ужасным vieux jeu [Старомодностью (франц.).] и какой-то наивной gaffe. [Оплошностью (франц.).] Перед такими произведениями пожимали плечами, а то и смеялись, жалели автора.

Правда, не сдавался официальный мир, и по-прежнему академии в своих программах требовали от учеников изобразить какую-либо сцену, представить что-либо. Но и сами профессора не знали, как взяться за дело, и в своих советах шли ощупью, ученики же исполняли программу без всякой веры, как глупую старомодную повинность, и не мудрено поэтому, что все академические программы последних десятков лет получались такими жалкими, пустыми и лживыми.

Но вот за самое последнее время стал намечаться поворот к чему-то другому, и возможно, что царящий кризис, особенно болезненно чувствующийся в художественном мире, ускорит процесс такого поворота просто потому, что голь на выдумки хитра и что художественному миру не захочется отказаться от прав на существование, не попробовав всяких средств снова завоевать общественное признание.

Так взглянула на дело и Galerie Billiet [Галерея Бийе (франц.).] (30, рю Ла Боэси), устроившая выставку “Поворот к сюжету” и обратившаяся в “манифесте” к художникам с призывом, гласящим, что де в эпоху, когда, благодаря кризису, обнаруживаются признаки нового наступления против передовых исканий, необходимо доказать образованной парижской публике, что художники модернистских тенденций вполне способны соединить “технические дерзания и вкус с более широкой (plus ample) композицией и с сюжетами, требующими больше воображения, нежели натюрморты, фигуры и пейзажи, в чем за последние годы выражалось освобождение искусства живописи”.

Что это так, что пресловутое “освобождение” привело к новому рабству, к какому-то “засилию пустоты”, — это не подлежит сомнению. Несомненно и то, что такое положение сказывается и на “авторитете искусства”, особенно же искусства живописи. Публика перестала по-настоящему интересоваться ею, вернее, взамен бескорыстного интереса по существу получился интерес или коммерческий, или снобический. Картину стали рассматривать то как подобие кредитного билета, то как некий “аттестат передовитости”. Но, увы, курс таких кредитных билетов оказался чрезвычайно неустойчивым и подверженным самым жутким падениям, а аттестаты в лучшем случае хватали разве только на десять, на пятнадцать лет, пока длилась данная мода, или продолжавшая “эпатировать буржуев” формула снобизма. Накопилось же формул чрезвычайное количество, многие из них получили чересчур герметический характер, и таким образом на фоне внешнего кризиса вырос особый внутренний кризис искусства, из которого сейчас нужно во что бы то ни стало выбраться, иначе, чего доброго, изобразительное искусство будет просто сдано в архив <...>

С известной “высоты” манифестации, подобные той, которую сейчас можно видеть в галерее Бийе и которую как бы дополняет в двух шагах от улицы Ла Боэси выставка задуманный сюжет” (рождество Христово) в галерее Люси Крог (10-бис, площадь Сент-Огюстен), должны казаться “микроскопическими” и прямо-таки ничтожными. Однако если спуститься прямо с высот на землю, оказаться снова на улицах Парижа и в том квартале, который за последние годы приобрел чуть ли не значение мировой художественной биржи, то и микроскопическая мелкота может вырасти в довольно показательное явление, позволяющее делать всякие прогнозы по данному вопросу. Выставка названа “Поворот к сюжету”, а предисловие к каталогу в очень торжественном тоне говорит о желании устроителей, чтобы выставка послужила “знаком поворота к более широкой концепции модернистской живописи” <…>

А между тем, если уж говорить о сюжете, то нужно о нем говорить серьезно. Игра в прятки, показывание всяких кукишей в кармане, гримасы и шутовство, ребяческий бред за сюжетность никак не могут сойти. Спору нет, такие картины могут на минуту заинтересовать и даже пленить. Но они никак не могут стать чем-то нужным, без чего обойтись нельзя, никогда им не удастся тем менее бороться с кризисом. С другой стороны, спрашивается, может ли вообще наше время создать другое отношение к делу, хватит ли у нынешних художников и храбрости, и воли, и выдержки, чтоб действительно чем-то всерьез задаться и поставленную задачу довести до конца? Как хорошо, как было, я бы сказал, удобно художникам творить в прежние времена, тогда, когда всю их деятельность предопределяла церковь, или тогда, когда умами овладело увлечение древним миром, или даже тогда, когда академизм выработал целую сложную систему эстетических императивов. Наконец, как упрощалась жизненная задача художника в дни направленчества, когда их призывали к общественному служению! За все эти века художники знали, что им делать, и “добросовестно”, с величайшим рвением, с предельной затратой мастерства исполняли то, что от них требовали. Получалось искусство не только “эстетически содержательное”, но и “содержательное в более широком, общепонятном смысле слова”. Но вот такие взаимоотношения между художниками и обществом показались рабством, против этого повели борьбу (и мы, грешные, в этом повинны не менее других), а когда эта борьба увенчалась успехом, когда явилось “полное освобождение”, то и наступил “кризис”. Оказавшись свободным, искусство оказалось и в значительной степени ненужным и совершенно “необеспеченным”. Свободу творческих велений сначала поощряли, ей аплодировали, а когда эта свобода перешла всякие границы (у свободы границ и не может быть), когда она превратилась в капризный, беспочвенный произвол, то искусство стало терять свое привилегированное положение и “оказалось не у дела”. “Возвращение к сюжету” было бы, разумеется, началом нового “поворота к делу”. Но удастся ли такое возвращение, вопрос спорный. Во всяком случае, возвращение это произойдет не сразу, и во всяком случае, оно не пойдет теми “разбродными тропинками по дебрям”, которые мерещатся, когда осматриваешь выставки у Бийе и у Люси Крог. Нужны не тропинки, а настоящие просеки. Но кто и когда их проложит?.. Пока, во всяком случае, можно приветствовать, что хотя бы появилась “потребность в просеках” и что какие-то просветы в наступивших сумерках объявлены желательными. Может быть, для того, чтобы добиться каких-либо положительных результатов и в искусстве, “вольную художественную идеологию” придется сменить соответствующей духу времени идеологией более “дисциплинированной”. Поживем — увидим.

1934 г.


Читайте также...